Динамика мировоззреченских традиций южнотаежного Тоболо-Иртышья (от энеолита до средневековья) — часть 1

• ← Динамика мировоззреченских традиций южнотаежного Тоболо-Иртышья (от энеолита до средневековья) — часть 2
• Энеолитические круглоплановые святилища Зауралья в системе сходных культур и моделей степной Евразии — 4 часть →

Т. М. Потемкина

О предмете и методике исследования

Исследователи, обращаясь к реконструкции древнего мировоззрения, в качестве основных источников своих концептуальных построений используют, как правило, археологические и этнологические материалы, реже – мифологические, фольклорные и другие данные. При этом методы археоастрономических исследований в отечественной науке пока используются крайне редко. Основная часть статей этого направления опубликована в сборниках материалов конференций по археоастрономии («Археоастрономия», 1996; «Древнее Небо», 1998; «Астрономия древних», 2002) и в отдельных археологических изданиях (Гусаков, 2001, с. 132–149; Потемкина, 2001, с. 166–256). Изданы также две небольшие монографии по методике археоастрономических исследований в полевых условиях (Потемкина, Юревич, 1998; Марсадолов, 2001). Серия статей и ряд научно-популярных монографий В. Е. Ларичева посвящены расшифровке знаковых текстов на предметах искусства малых форм и в пещерной живописи, реконструкции календарных систем древнего населения Евразии от эпохи палеолита до раннего средневековья (Ларичев, 1999а; 1999б; 2002а; 2002б). 

Между тем, данные археоастрономии должны являться важной составной частью мировоззренческих исследований и реконструкций, поскольку в основе миропонимания всех времен и народов находятся представления и знания о Космосе. 

Привлечение данных астрономии как науки, основанной на точных методах исследования, придает выводам, связанным с древним и традиционным мировоззрением, определенную доказательную силу, выверенную системой расчетов, как правило, не свойственной гуманитарным наукам. В настоящее время археоастрономические методы исследования достаточно широко используются в археологии, астрономии, истории, этнографии, лингвистике, геофизике и других науках во многих странах мира (Астрономия древних, 2002). 

В данной публикации автор на основе археологических и этнологических источников, с привлечением результатов археоастрономических исследований, делает попытку показать: 1) как тема Неба, отражающего ритм существования всего живого в природе, получила отображение в объектах материальной культуры первобытного общества южнолесного и лесостепного Зауралья, прежде всего в мировоззренческой ее части; 2) как эта тема находила и находит отражение в сезонных культово-обрядовых, языческих по характеру, празднествах, отголоски которых сохранились до наших дней в народной памяти и культуре аборигенного населения исследуемой территории – манси и хантов. 

Манси и ханты ещё в XVIII-XIX вв. плотно заселяли Средний Урал и южнолесные районы Тоболо-Иртышья («Мифология», 2001, с. 6–9). К территории расселения этих народов, называемых обскими уграми и относящихся к угорской ветви финно-угорских народов уральской языковой семьи, тяготеют рассматриваемые с позиций археоастрономии археологические памятники культового назначения: неолитические и энеолитические святилища на Горбуновском и Шигирском торфяниках Среднего Урала; круглоплановые святилища Савин-1, Слободчики 1, Велижаны 2 на р. Тобол в пограничье лесостепной и южнолесной зон; культовые места Сузгун 2 и Чудская гора сузгунской культуры эпохи бронзы в южнотаежной зоне Тоболо-Иртышья (рисунок 1). Часть этих памятников исследовалась под непосредственным руководством автора. 

Опыт использования методов археоастрономии при реконструкции мировоззрения древнего населения свидетельствует, что как в археологии, так и в этнологии, они одинаково плодотворны, свидетельством чего являются сходные результаты. 

Правомерность археолого-этнографических сопоставлений при реконструкции мировоззрения древнего населения урало-западносибирского региона основано, в частности, на особенностях его географических и исторических условий.

На протяжении последних 6-7 тысяч лет оставались во многом неизменными хозяйственные занятия населения, связанные преимущественно с охотничьим и рыболовным промыслом, что способствовало существованию сходной системы жизнеобеспечения и схожей манеры адаптации к природной среде от неолита до этнографической современности. Специфической особенностью данного региона являются ежегодные сезонные миграции копытных животных (лося, оленя, косули) с западных склонов Урала на восточные (осенью) и обратно (весной), что обуславливало относительную надежность основного вида промысла, от которого зависело благополучие людей в течение круглого года (Чернецов, 1971, с. 73, 110).

Со спецификой природной среды тесно связана и особенность историко-культурной ситуации этой территории, основанная на длительной преемственности культурных традиций и близости этнического состава населения.

К числу немаловажных историко-культурных факторов урало-западносибирского региона относятся и постоянные связи и взаимодействия с населением степной зоны, среди которых на протяжении многих эпох (от позднего неолита до раннего железного века включительно) преобладали юго-западные импульсы, периодически усиливающиеся или затухающие, но оставляющие заметный след в истории и культуре населения лесостепной-южнолесной зоны Западной Сибири (Потемкина, 2001, с. 219–233). М. Ф. Косарев отмечает, что для последних десяти тысяч лет фиксируется примерно шесть волн мощного культурного воздействия, которое шло с юга на север и существенно влияло на исторические судьбы древнего урало-сибирского населения (Косарев, 2003, с. 303, 304). В формировании мировоззренческого комплекса древних народов Урала и Сибири, особенно обских угров, приняли также участие проникавшие сюда элементы ведийско-зороастрийских верований. 

Все отмеченные природно-географические и историко-культурные особенности составили основу мировоззренческих представлений, связанных с пониманием Вселенной, которые оставались у населения урало-западносибирского региона практически неизменными на протяжении последних пяти тысячелетий. 

Сходная ситуация, по данным археологии и этнологии, имела место и в других регионах Евразии, прежде всего на территории лесостепной и южнолесной зон Восточной Европы, исторические судьбы которой были тесно связаны, с одной стороны, с Южной и Центральной Европой, с другой – с Уралом и западносибирско-казахстанским регионом (Потемкина, 2001, с. 218–240). Изложенные положения убедительно иллюстрируются конкретным археологическим и этнографическим материалом. К числу рассматриваемых здесь археологических источников относятся названные выше святилища эпохи энеолита и бронзового века. При наличии общих признаков, позволяющих интерпретировать эти памятники в качестве культовых объектов, каждое их них имеет свои яркие особенности, наряду с традиционными археологическими показателями – керамикой, орудиями, остеологическими остатками и др. 

На нео-энеолитических Горбуновском и Шигирском святилищах, благодаря консервирующим свойствам торфа, сохранились деревянные идолы и разного рода культовые предметы (сосуды, ковши и т. п.) с зооморфными изображениями; настилы из бревен, на которых совершались обрядовые действия (Толмачев, 1916; Эдинг, 1937; 1940). 

На энеолитических святилищах Савин-1, Слободчики 1, Велижаны 2 выявлена круглоплановая архитектура с кольцевыми рвами, столбовыми и культовыми ямами, очагами, имеющими астрономическое значение. Наиболее близкие аналогии круговым святилищам Зауралья известны на достаточно удаленной территории – в Центральной и Северной Европе (Потемкина, 2001, с. 186–218). Важно также отметить, что подобные конструкции и характер функционирования имеют и энеолитические курганы-святилища Северного Причерноморья (Потемкина, 2004, с. 214–250, рис. 2; 7–9). Эти обстоятельства свидетельствуют о практически одновременном формировании сходных мировоззренческих традиций на широкой территории степной и лесостепной зон Евразии, что обусловлено рядом факторов, требующих специального исследования. 

Своеобразие культовых мест эпохи бронзы Сузгун 2 и Чудская гора в южнотаежном Тоболо-Иртышье состоит в их приуроченности к наиболее высоким местам в округе и наличии специальных культовых площадок в виде земляных и деревянных сооружений (возвышений, уступов, помостов) и построек в качестве мест для жертвоприношений. 

Организация сакрального пространства и особенности ритуалов в эпоху энеолита и бронзового века (по материалам раскопок святилищ) 

В лесостепном-южнолесном Зауралье основным источником для характеристики мировоззрения населения конца каменного века является святилище Савин-1 в Белозерском районе Курганской обл. на правом берегу р. Тобол (55,4° с. ш.). 

Святилище расположено в широкой пойме на береговом останце высотой 2–4 м, длиной 350 м, шириной 50–60 м, вытянутом в направлении запад-восток и окруженном старым заболоченным руслом реки. Возвышение занимает господствующее положение на местности. Узкий проход на территорию останца имеется с восточной стороны и доступен только в летне-осеннее время, когда заболоченная старица пересыхает в этом месте (Потемкина, 2001, с. 168, рис. 1).

Раскопки произведены на наиболее возвышенной западной части останца. На вскрытой площади (1 100 кв. м) обнаружены основные сооружения святилища. Они представляли собой два примыкающих друг к другу круга с внутренним диаметром 14 и 16 м, очерченных рвами и имеющих в плане форму восьмерки (рисунок 2). В первом круге строго с восточной и западной сторон имелись коридорообразные входы длиной до 4 м, шириной 1,2 – 1,4 м, стены которых состояли из сплошь вкопанных бревен. Во втором круге был только один проход с северо-восточной стороны в виде разрыва во рву шириной около 3 м со следами кострища посередине (рисунок 3). 

В центре первого круга находилось углубление прямоугольной формы (7,5 х 6 м), образованное канавкой шириной около 1 м, глубиной 0,3–0,4 м, с проходом с северной стороны. Длинная ось сооружения сориентирована по направлению запад-восток, а проход в северной стенке – на север. 

В центральной части второго круга также прослеживается подпрямоугольное углубление (9х5,6) в виде утоптанной углистой площадки вытянутой в северо-восточном направлении, в сторону разрыва во рву. 

Существенной, возможно, даже основополагающей конструктивной особенностью сооружений святилища являлись столбы, установленные в центре круговых площадок, по дну кольцевых рвов и вокруг них с внешней стороны, расположенные с интервалом 1,5–2,5 м (более 120). Среди них имеются также ямы со следами разведения огня (около тридцати). Многие из столбов ориентированы на значимые астрономические направления, связанные с восходами и заходами солнца в дни равноденствий и солнцестояний, а также луны в крайних её позициях (Potyomkina, 1998, р. 307–324; Потемкина, 2001, с. 166–185; Потемкина, Юревич, 1998, с. 29–41). К астрономически ориентированным столбам приурочены наиболее мощные скопления находок – костей животных, керамики, орудий труда. 

Комплексный археоастрономический и археологический анализ полученных на памятнике материалов свидетельствует, что не все выявленные столбы являлись визирами для определения точек восходов и заходов основных светил: слишком много ориентиров, к тому же близко расположенных. Некоторые из столбов – результат уточнения нужных направлений, перестройки, замены пришедших в негодность. Многие из них могли иметь чисто ритуальное значение, как это известно по этнографическим материалам аборигенов Западной Сибири, где столбы выполняли функции идолов или жертвенных столбов, на некоторые подвешивали шкуры жертвенных животных вместе с черепами и костями ног и другие жертвенные дары. Но основная часть наиболее толстых и глубоко вкопанных столбов, несомненно, являлась важными астрономическими ориентирами.

Не менее значимой частью архитектуры святилища, связанной с его пространственной и временной организацией, являлись два вала, расположенные строго к востоку от центров круговых сооружений. 

Первый вал длиной 30 м начинался в 8–10 м от восточного входного коридора первого круга, в 16–18 м от его центра (рисунки 2; 3). Ось вала составляла одну линию запад-восток с центральным столбом круга (№ 3), двумя другими во рву (№№ 51, 52) и за его пределами (№ 62) и находящимися рядом с ними мощными скоплениями костей животных, керамики, каменных орудий, залегающих на углистом или прокаленном слое. 

Второй вал длиной 100 м, высотой 0,9–0,4 м находился в 150 м к востоку от центра второго круга. Его ось также составляла одну линию запад-восток с центром этого круга и двумя столбами во рвах с противоположных сторон (№№ 35, 90) и столбом за пределами рва (№ 118). Под насыпью обоих валов выявлены столбовые ямы, древесный тлен, следы кострищ (Potyomkina, 1999, р. 72–76, fig. 1–5; Потемкина, 2001, с. 166–185, рис. 1–3). 

Интересной особенностью строительства святилища являлась очистка от верхнего слоя земли до материковой глины очерченной рвами площадки перед установкой столбов. Аналогичная ситуация прослежена под насыпью малого вала, где, кроме того, отмечалась подсыпка из белого речного песка. 

На святилище Савин обнаружен массовый археологический материал. Находки концентрировались в основном большими и малыми скоплениями, преимущественно в районе столбовых ям. Коллекция предметов со святилища включает более одиннадцати тысяч единиц: 5 400 фрагментов керамики от 380 сосудов; орудия труда из камня (1 670) и глины (более 100); кости животных (3 900 единиц). 

В керамической коллекции памятника выделяется несколько культурных типов сосудов – постсосновоостровский, шапкульский, липчинский, андреевский, – связанных с северо-лесостепным и южнолесным кругом памятников эпохи энеолита. Но преобладающей (64–68 %) является керамика с гребенчатым и гребенчато-ямочным орнаментом типа сосновоостровской и аятской.

Среди орудий из камня основную часть составляют скребки (44 %) и ножи (18 %) на отщепах. Присутствуют также скобели, резчики, долота, сверла, наконечники копий и стрел, шлифованные топоры и тесла (Потемкина, 2001, с. 218–225, рис. 4–8). 

Полученный в процессе раскопок материал позволяет относить святилище Савин-1 к сосновоостровской культуре зауральско-казахстанской культурноисторической общности гребенчатого геометризма эпохи энеолита. Носители культур данной общности в этническом плане связываются большинством исследователей с угорским (или финно-угорским) населением (Косарев, 1987, с. 314–317). Памятник датирован в рамках первой половины III тысячелетия до н. э. (Потемкина, 2001, с. 220). 

Интересные результаты по вопросам, связанным с культовой практикой древнего населения, дает корреляция остеологических остатков с конкретными астрономическими ориентирами. На святилище Савин-1 получен массовый костный материал, принадлежащий лошади (3 057 костей от 160 особей), косуле (615/72), лосю (128/25), кабану (15/9), медведю (1/1), волку (1/1) (определение В. П. Данильченко). Костные данные позволяют получить представление не только о видовом соотношении животных, приносимых в жертву, но и о времени года, о масштабах совершаемых жертвоприношений, а также о месте и роли отдельных животных в космологических представлениях древнего населения. 

Самые мощные скопления костей животных встречены на двух участках святилища, в центре первого круга вокруг центральных столбов (1 292 единицы костей от 49 особей); вокруг столбовых ям в кольцевом рве у входного коридора первого круга, ориентированных на восход солнца 21 марта и 23 сентября (1 043/49). Оба эти участка расположены на одной линии с малым и большим валами главными визирами восходов солнца в равноденственные дни. 

В данных скоплениях сосредоточено 62 % костей и 37 % особей различных животных от числа обнаруженных на святилище (3 806/268). Лошадь среди них занимает ведущее место (83 %, по числу костей, 67 % – по числу особей), косуля – второе (15 % – по числу костей, 21 % – по числу особей). Кости лошади и косули представлены здесь всеми элементами скелета, кости лося – только фрагментами черепа и нижних конечностей, кабана – нижними челюстями, волка – одним зубом. Вместе с костями животных на этих участках найдена основная часть развалов сосудов, орудий труда и оружия. 

В скоплениях находок возле ориентационных маркеров восходов солнца в дни солнцестояний (21 июня и 21 декабря) костей животных сравнительно немного (соответственно, 212/15 и 174/11), что предполагает незначительное число жертвоприношений в эти дни. Заметны сезонные отличия. Среди жертвенных животных на восход солнца в летнем солнцестоянии преобладает лошадь (9 особей), в зимнем солнцестоянии – косуля и лось (7). С азимутом восхода солнца в зимнем солнцестоянии связано также ритуальное погребение трех человек во рву, о чем упоминалось выше. 

Выявлены также следы жертвоприношений, приуроченных к заходу солнца в значимые дни года. Наиболее заметные их них находились у западного входного коридора первого круга, ориентированного в направлении захода солнца в дни равноденствий. Здесь обнаружены кости от черепов и нижних частей конечностей лошади (7 особей), косули (4), лося (3) и кабана (2). В этих же скоплениях находились сосуд с календарным орнаментом и культовые предметы с лунарной символикой (рисунок 4, 2–5).

Определенную роль в обрядовой практике посетителей Савина играли жертвоприношения, приуроченные к восходам луны (11 случаев с общим числом костных остатков 515/53 единиц). Более всего костей встречено у столбов-маркеров, ориентированных на восходы низкой луны в дни равноденствий (130/18) и высокой луны в дни летнего солнцестояния (201/10). Видовое соотношение животных здесь близко раскладу, характерному для жертвоприношений восходу солнца в дни равноденствий, но состав костей аналогичен обнаруженным в направлениях заходов солнца. 

На святилище Савин-1 прослежена также интересная особенность распределения костей, связанная с лошадью: в верхнем заполнении столбовых ям, расположенных в северной половине кольцевого рва первого круга, встречены исключительно кости черепа и нижней части конечностей по одной особи лошади (9 случаев) и лося (1 случай). Все эти столбы, как было установлено в процессе реконструкции святилища, фиксировали по тени центрального столба-гномона положение солнца на небосводе в течение светового дня, как бы отмечая этапы дневного пути солнца (своего рода солнечные часы) (Потемкина, 1998, с. 12, 13. Фото). Еще четыре аналогичных случая обнаружены в южном секторе рва первого круга в направлении полуденной линии и рядом с ней. 

На наш взгляд, столбы, отмеченные только черепами и конечностями одной особи лошади (остатки шкур с головой и частью ног?), могли служить своеобразными маркерами, фиксирующими конкретные отрезки времени, которыми руководствовались распорядители культовых церемоний в процессе проведения ритуалов. Одновременно эти данные могут свидетельствовать об особой роли лошади в космогонических представлениях энеолитического населения.

Реально предположить, что уже в энеолите конь приобретает астральные функции – в определенных ритуальных ситуациях ассоциируется с солнечным божеством или спутником солнечного божества. Своего расцвета эти представления достигли в последующие эпохи бронзового и раннего железного веков. Так, в Ригведе конь является атрибутом и символом солнца: солнце неоднократно названо то конем, то колесницей, то колесом, то есть объектами, связанными с конем (Хазанов, Шкурко, 1976, с. 46, 47).

У скифов и родственных им азиатских племен саков и массагетов связь солнца и коня осуществлялась через жертвоприношения коня верховному (часто солнечному) божеству. Представления об астральной и солнечной сущности коня нашли отражение в практике жертвоприношения и фольклоре народов Сибири (Николаев, 1987, с. 156–158). 

По имеющимся археологическим материалам есть все основания предполагать, что святилище Савин-1 осмысливалось его создателями как модель Мира и потому имело строго организованную пространственную структуру. Энеолитические курганы-святилища Северного Причерноморья со сходной организацией сакрального пространства датируются более ранним временем (вторая половина IV – начало III тысячелетия до н. э.) и в этническом плане увязываются исследователями с индоиранским населением (Потемкина, 2004, с. 247). 

На расстоянии 0,8 км к западу от святилища Савин-1 в пойме р. Тобол на берегу старицы находится еще одно круглоплановое святилище Слободчики 1. Памятник исследован частично (Вохменцев, 1995, с. 260; 1997, с. 9, 10). На вскрытой площади (288 кв. м) выявлена часть кольцевой канавы диаметром 14 м, шириной 0,6–1,5 м, глубиной 0,2–0,4 м. Западная ее часть разрушена обрывом, в южной имеется проход. В центре круга находится прямоугольное углубление размером 7 х 8 м, глубиной 0, 6 м. 

В пределах круговой конструкции фиксировались остатки кострищ. В центральном углублении и канаве встречены скопления костей животных, среди которых найдены фрагменты керамики, изделия из камня, глины и кости (орнаментированные биконические грузила, гарпуны, наконечники копий, обломки костяных рукоятей). На дне углубления отмечены довольно мощные наслоения углистой супеси и прокаленного грунта. В юго-восточном секторе канавы обнаружен неполный скелет женщины в возрасте 50–60 лет (определение А. Н. Багашева). 

Керамическая коллекция памятника, как и на святилище Савин-1, включает посуду различных культурных типов. Наиболее многочисленной является керамика с гребенчатым орнаментом сосновоостровского типа (60 %) и орнаментированная фигурным штампом – шапкульского облика (39 %). Встречаются фрагменты посуды, сопоставимые с липчинской, андреевской, суртандинской. Набор каменных орудий немногочисленный – всего 20 экз. Половина из них – скребки на отщепах (Вохменцев, 2000, с. 15, 16).

Несмотря на отмеченное сходство керамики двух расположенных рядом памятников, посуда святилища Слободчики 1, как и характер каменного и костяного инвентаря, оставляет впечатление принадлежности к более раннему времени. 

Это предположение в какой-то мере подтверждается и остеологическими данными. Весь костный материал по своему видовому составу принадлежит дикой фауне (определение П. А. Косинцева). Преобладающими являются кости лося (37 особей). Далее следует медведь (14 особей), кабан (12), косуля (10), лошадь (5), заяц (2), выдра (2), куница (2), волк (1). На памятнике также найдено много костей рыбы (Вохменцев, 2000, с. 15). 

Присутствие сравнительно большого числа особей медведя в остеологической коллекции – редкое явление для памятников пограничья лесостепной и южно-лесостепной зоны. Возможно, это связано не только с более ранней датировкой святилища Слободчики 1 по сравнению с Савином 1, но и особым статусом памятника в системе мировоззренческих представлений и ритуальных действий энеолитического населения Зауралья. 

Окончательная культурная и хронологическая атрибутика святилища Слободчики 1 может быть определена после более полного его исследования. 

На предмет присутствия конкретных астрономических ориентиров памятник не изучался. 

Святилище Велижаны 2 находится в 40 км к северу от Тюмени (57,4° с. ш.), на высоком мысе, образованном изгибом р. Иски, притока Тобола, и ручьем Шайтанкой. Высота мыса – 10 м, площадь – около 600 кв. м. Памятник исследовался в 1989–1993 гг. Л. А. Дрябиной (Тюменский университет). Раскопом 527 м вскрыта основная площадь памятника. На исследованной части обнаружены два вписанных друг в друга концентрических круга общим диаметром 19,2 м (рисунок 5) Центральную часть комплекса составляет углубленная, сильно утоптанная площадка диаметром 5,2 м. Ее окружает ровик незначительной глубины (до 0,2–0,3 м) шириной 1,0–1,6 м (Дрябина, 1995, с. 37, 38; 2003, с. 60–62).

В центре площадки находился мощный столб, который определял центр всего святилища. К западу от него располагались два кострища. На расстоянии около 2 м от столба на площадке и у внутреннего края ровика, преимущественно в западном и восточном секторах, фиксируются восемь ямок с охрой. Далее по кругу в радиусе 2,8 м от центрального столба по дну ровика было поставлено 13 столбов-мет, вкопанных в ямы глубиной 0,6–0,8 м. Вокруг кострищ, ямок с охрой и столбов стояло множество сосудов (большинство – вверх дном). В некоторых из них остался нагар, иные содержали охру. Практически всё пространство внутри круга было заполнено сосудами, их обломками, глиняными поделками. 

Центральную площадку с ровиком окружал внешний ров, внутренняя граница которого находилась в 6 м от центрального столба. Ширина этого рва 0,8–1,6 м, глубина 0,4–0,6 м. Ров прерывался в северо-восточной, западной и южной частях. На дне рва фиксируется 29 ямок от столбов, три кострища и четыре глубокие ямы, расположенные в северо-восточном, восточном, северо-западном и юго-западном направлениях. 

Вокруг кострищ и в ямах находились сосуды, многие из них с охрой, а также угли и мелкие кальцинированные косточки. В культовых комплексах святилища Велижаны 2 кости животных и следы захоронения людей не встречены, как это имело место на святилищах Савин-1 и Слободчики 1. За пределами второго рва располагались еще 19 столбовых ямок различной толщины и глубины. Возле некоторых из них, в основном в северо-восточном направлении, стояли сосуды. Всего на святилище обнаружено более 70 столбовых ям. 

На святилище Велижаны 2, как и на Савине-1, значительная часть столбовых и жертвенных ям с сосудами, охрой и углистой супесью приурочена к значимым астрономическим направлениям, связанным с точками восходов и заходов солнца и луны на горизонте в дни солнцестояний и равноденствий. Четко обозначены все шесть основных солнечных направлений и 8 лунных, фиксирующих восходы и заходы высокой и низкой луны в крайних позициях, а также направления север-юг (рисунок 5). По мнению автора раскопок, большинство столбов связано с фиксацией изменений в положении луны после захода солнца от новолуния до полнолуния (Дрябина, 1995, c. 38; 2003, c. 60). Часть столбов фиксировала промежуточные календарные даты между солнцестояниями и равноденствиями. Некоторые из них служили для уточнения направлений и различных ритуальных целей. Археологические материалы свидетельствуют, что среди выявленных астрономических ориентиров особое значение для людей, посещавших Велижаны 2, имели направления, указывающие на восходы и заходы солнца, высокой и низкой луны в дни солнцестояний и близкие к ним. 

С целью проверить эти наблюдения и выявить возможные более дальние визиры, уточняющие важные для энеолитического населения астрономические направления, в 1993 г. к северной стенке раскопа были прирезаны три траншеи. Две из них визуально продолжали направления на восходы и заходы солнца в дни летнего солнцестояния, а третья указывала северное направление (рисунки 5; 5А). 

Траншея 1 длиной 15 м, шириной 1 м была привязана к участку Н-61 и имела протяженность от центрального столба 28,2 м в направлении 39°–45° с. ш. В конце траншеи на расстоянии 27 м от центра святилища в направлении 45° была обнаружена столбовая яма с подсыпкой охры вокруг. 

Траншея 2 длиной 17 м, шириной 1 м, привязанная к участку Д-9, имела северное направление. Никаких находок и сооружений в ней обнаружено не было.

Траншея 3 длиной 23 м, шириной 1 м, расширенная на отдельных участках от двух до пяти метров, была привязана к квадрату А1 –51 в направлении 325°–330°, что соответствовало промежуточному положению между направлениями захода солнца в день летнего солнцестояния и захода высокой луны в зимнем солнцестоянии. В траншее в направлении 327°, на расстоянии 12 м и 29–30,5 м от центрального столба, были обнаружены столбовая яма и две ямки с углистым слоем и охрой. На расстоянии 23-24 м в направлении 345° находилась еще одна столбовая яма. 

Таким образом, при вскрытии траншей 1 и 3 были выявлены искомые дополнительные меты, которые подтвердили достоверность вычисленных солнечных и лунных азимутов в летнем солнцестоянии. 

По своей культурной принадлежности святилище Велижаны 2 близко энеолитическим святилищам, описанным выше. Здесь также присутствует керамика таких культурных типов, как липчинская, андреевская, шапкульская, постсосновоостровская, которые залегали в культурном слое совместно. Однако количественное соотношение сосудов различных традиций иное (Дрябина, Шехова, 2001, с. 90; Дрябина, 2003, с. 61). Керамический комплекс святилища Велижаны 2 содержит в основном сосуды андреевской и липчинской культур в притобольском варианте, в то время как на Савине-1 преобладающей является керамика постсосновоостровского типа. Эти различия могут объясняться как территориальными, так и хронологическими особенностями двух памятников. 

Наличие мощных кострищ, огромного количества сосудов, охры, их план и графическое распределение и связь с определенными астрономическими явлениями, зафиксированными столбовыми конструкциями, свидетельствует, что памятник являлся местом отправления культов. Совместное нахождение в сооружениях памятника сосудов разных культурных традиций свидетельствует, что святилище посещалось различными группами населения либо в одно время, либо по определенному календарному распорядку жертвоприношений. Несомненно одно – святилище одинаково почиталось окружающим населением разных культурных групп. 

Обряды жертвоприношений на святилище Велижаны 2 имели свои особенности (Дрябина, 2001, с. 87, 88; 2003, с. 60–62). Данные археоастрономии свидетельствуют, что основные культово-обрядовые действия совершались летом и в весенне-осенний период. Очевидна их связь с пятью пунктами святилища, отмеченными скоплениями столбовых ям, кострищами и жертвенными ямами, где находилось основное количество сосудов, каменных орудий и охры. 

Первым из них, где наблюдалась наибольшая концентрация упомянутых артефактов, является северо-восточный участок внешнего рва у края прохода во рву (участки Л-0/41 -0). Здесь ров на протяжении 5,5 м расширялся до 2,5 м (рисунок 5). Именно в пределах этой части рва находились столбы, которые выполняли роль ближних визиров (по отношению к центральному столбу), указывающих на точки восходов солнца в летнем солнцестоянии (39°) и высокой (27°) и низкой (54°) луны в зимнем солнцестоянии. 

В центре площадки находилась глубокая яма. На дне ее лежали обгорелые плахи, вероятно, остатки настилов, на которые ставились сосуды с пищей, жидкостью, охрой. К яме примыкало мощное кострище. Стратиграфические данные свидетельствуют, что огонь разводился в яме и рядом многократно, после чего засыпался песком. Вокруг ямы и кострища во всех слоях стояли сосуды (Дрябина, 2001, с. 89). 

Л. А. Дрябина склонна считать, что в этой части рва был сооружен навес или легкая хижина (сооружение Б), где и совершались ритуальные процедуры (Дрябина, 2003, с. 61). Трудно представить на месте столбов-ориентиров, указывающих направления наточки восходов основных светил на горизонте, какие-либо постройки, которые бы превышали высоту человеческого роста. Это затрудняло бы процесс визирования на дальние ориентиры, в том числе и на горизонте, и тем самым утрачивался весь смысл установки в этом месте столбов-мет. 

Вторым местом на святилище, где совершались аналогичные описанным ритуальные действия, являлась северо-западная часть внешнего рва (кв. Б1 , В1 , А-В/51 -31 ). На этом участке ров также расширялся до двух метров. Через его центральную часть проходит линия, указывающая на точку захода солнца в летнем солнцестоянии (321°), четко обозначенная тремя столбами: центральным, во внутреннем ровике и у внутреннего края внешнего рва. На этой же линии находится большое кострище и ряд небольших ямок, заполненных углистой супесью и углем (рисунок 5). Через расширенную часть рва проходит также направление на заход высокой луны в дни зимнего солнцестояния. Она фиксируется столбом у внутреннего края внешнего рва, ямкой с охрой и сосудом во рву. 

В пределах этой части рва находилась большая яма (3,2×1,8 м) глубиной 2,2 м (обозначена как сооружение А). В яме насчитывается до 9 слоев: черная углистая супесь переслаивается серым песком. Каждый слой представлял собой сгоревшие плахи, на которых стояли сосуды, в том числе и с охрой. У северо-западного края ямы находился мощный прокаленный слой (до 1,1 м). Предполагается, что в яме периодически возводилось сооружение типа помоста, на который подносили жертвенные дары. После совершения ритуала помост сжигали и засыпали песком (Дрябина, 2003, с. 60). 

Сходные объекты, связанные с культово-обрядовыми действиями энеолитического населения, находятся также в юго-западной и восточной частях внешнего рва. 

В юго-западной части, у южного края западного прохода во рву, рядом с фиксированным с помощью столбов направлением на заход низкой луны (258°) в дни равноденствий, находилась яма Г диаметром 1,5 м, глубиной 1,8 м. Заполнение ямы с самого дна состояло из жирной углистой супеси с угольками, комочками охры, мелкими кальцинированными косточками и разбитыми сосудами. Горшки стояли и у края ямы на поверхности. 

В двух метрах к юго-востоку выявлена еще одна яма с большим числом сосудов в ее пределах и рядом. Яма, наряду с другими столбами, была расположена на линии, указывающей на точку захода солнца в зимнем солнцестоянии (223°). В этой части рва были отмечены также направления на заходы высокой (205°) и низкой (233°) луны в летнем солнцестоянии. В направлении захода низкой луны во рву стояли несколько сосудов. 

Азимут восхода солнца в дни равноденствий маркирует яма В восточной части рва, расширяя его до 1,8 м. Центральную часть ямы занимало кострище, слои которого пересыпались охрой из сосудов, оставленных здесь же (Дрябина, 2003, с. 61). 

Направление на заход солнца в дни равноденствий (270°) отмечено разрывом во рву с большой ямой посередине, в которой был установлен столб. 

Но наиболее почитаемым местом на святилище Велижаны 2, судя по характеру находок, была центральная площадка, окруженная ровиком, с большим центральным столбом посередине. Здесь сосредоточены почти половина сосудов и основная часть ямок с охрой из числа обнаруженных на памятнике.

Обращает на себя внимание особенность распределения жертвенных комплексов в этой части святилища. Очевидна приуроченность жертвенных комплексов к западному и восточному секторам круга. Лишь небольшая часть их размещена в южном направлении (рисунок 5). При этом в восточном секторе, в направлении восхода солнца в дни весеннего и осеннего равноденствий, находятся исключительно ямки с охрой. В западном секторе, в направлении захода солнца в равноденственные дни, а также заходов низкой луны (306°) в зимнем солнцестоянии и высокой луны (285°) в дни равноденствий, находятся в основном сосуды и следы возжигания огня (два кострища и две ямки с углистым слоем и углями). При этом большинство сосудов стояли вверх дном, многие содержали охру (Дрябина, 1995, с. 37). 

Таким образом, выявляется интересная закономерность: во внешнем рву все крупные жертвенные комплексы, кроме ямы В (участки М, Н/1,2), приурочены к восходам и заходам солнца и луны в дни солнцестояний; во внутреннем ровике и на центральной площадке – к восходам и заходам солнца и луны в равноденственные дни. Объяснить это можно, на мой взгляд, не только особенностями ритуалов в разное время года, но и условиями, в которых они совершались. 

Есть основания предполагать, что святилище Велижаны 2 являлось достаточно крупным календарным сооружением, служившим местом ритуальных действий для населения разных культурных традиций. Основные обряды, сопровождаемые жертвоприношениями, совершались в середине лета и в весенне-осеннее время, близкое к дням равноденствий. Жертвенные дары представлены сосудами с пищей, напитками, охрой, которые ставились у огня или бросались в огонь, разводимый в больших ямах и рядом, расположенных в направлениях восходов и заходов основных светил в значимые дни года. Следов жертвоприношений животных на святилище Велижаны 2 не обнаружено. Только в одной яме Г встречены мелкие пережженные косточки, видовое определение которых практически невозможно. О регулярности посещения святилища свидетельствуют многослойные культовые ямы на северо-восточном и северо-западном участках внешнего рва, где прослежена периодичность возведения сооружений, предназначенных для жертвоприношений. 

Исследователь памятника предполагает несколько вариантов совершаемых на святилище Велижаны 2 жертвенных ритуалов (Дрябина, 2001, с. 88; 2003, с. 61, 62). Наиболее гипотетичный, с ее точки зрения, – связь жертвоприношений с водой, а через нее и с луной, с обитателем вод – рыбой, углубляющей ритуальный смысл до подземных сфер. 

Данное предположение подкрепляется находкой 13 грузил, лежавших компактно в небольшой ямке, расположенной в юго-западной части святилища на краю мыса. Находка рассматривается как жертвенный комплекс, насыщенный сакральной символикой, связанной с водной стихией (Дрябина, 2001, с. 88; 2003, с. 61). Количество изделий согласуется с доминантной числовой символикой на посуде, которую авторы склонны рассматривать как количество месяцев в году (Дрябина, 2003, с. 61; Дрябина, Шехова, 2001, с. 90, 91). Главным аргументом является наличие столбовых мет и других археологических свидетельств, фиксирующих восходы и заходы луны в крайних позициях в дни солнцестояний и равноденствий, когда и проводились основные праздники. 

Автором раскопок высказано предположение, что сосуды святилища Велижаны 2 изготовлялись специально для обрядов и предназначались для возлияний, жертвоприношений, дарений, что нашло отражение в особенностях ее орнаментации. На основе круговых разверток была предпринята попытка дешифровки орнаментов на велижанских сосудах, благодаря которой выявлены определенные числовые коды и пространственные символы (5:13; 5:10:13). По мнению авторов публикации, они могут свидетельствовать о существовании у энеолитического населения Притоболья календарной традиции, когда год в течение трех лет состоял из 13 месяцев, а на протяжении пяти лет – из 12 месяцев, как это имело место в ближневосточных государствах в древности (Дрябина, Шехова, 2001, с. 90, 91). 

Данные раскопок свидетельствуют, что совершаемые на святилище обряды носили более широкий и глубокий смысл и были более разнообразны по форме по сравнению с предложенной реконструкцией. Во всяком случае, связь ритуалов с солнцем выявляется не в меньшей, а в значительно большей степени, чем с луной. И это требует своего объяснения. 

Культовое место Сузгун 2 находится на правом берегу Иртыша в 9 км ниже устья Тобола (58,2° с. ш.). Памятник расположен в небольшом ложке у подножия высокой сопки, представляющей собой громадный останец, высотой около 70 м, с крутыми склонами. Раскопками B. H. Чернецова и В. И. Мошинской (125 кв. м.) обнаружен мощный культурный слой со следами кострищ, углистых прослоек, пятен охры, массовых остатков фрагментов керамики и целых сосудов, отдельных предметов разного назначения (Мошинская, 1957, с. 116–120, рис. 2; 3). 

На наиболее возвышенной северной части святилища у подножья горы находился вертикально врытый столб. В средней части ложка располагалось большое кострище, состоящее из скопления углей и обугленной бересты (рисунок 6). По обе стороны от кострища, в северной и южной части ложка, найдены сосуды, стоящие в вертикальном положении. В некоторых из них (и рядом с ними) встречались обгорелые куски бересты. Видимо, сосуды были покрыты берестой. Основная их часть находилась между кострищем и упомянутым вертикально врытым столбом, вероятно, функционировавшем в качестве идола. Сосуды располагались рядами в направлении запад-восток, что позволило исследователям предполагать наличие к северу и югу от кострища искусственных земляных возвышений, на которые устанавливались сосуды.

Интересной деталью обрядов сузгунского населения, имеющей отношение к цветовой символике, являются выявленные на памятнике искусственные подсыпки из мелкого желтого песка, на которые ставились сосуды. 

Песок приносился на культовое место специально, как и куски охры, найденные на южных участках раскопа, к югу от кострища. Кроме того, среди обломков крупных сосудов в большинстве случаев встречались маленькие круглые гальки белого цвета, отсутствующие в материковом грунте и также, видимо, специально принесенные (Мошинская, 1967, с. 117, 119). Среди обломков крупных сосудов обнаружены миниатюрные сосудики, которые, возможно, в свое время находились в крупных. Памятник датируется авторами раскопок в пределах второй половины II тысячелетия до н. э. (Мошинская, 1957, с. 125–127). 

Хотя Сузгун 2 специально на присутствие астрономических ориентиров не проверялся, планиграфическое распределение сооружений и находок на памятнике свидетельствует о присутствии здесь направлений как минимум по четырем сторонам света, которые учитывались при организации сакрального пространства и совершении культово-обрядовых действий. Вертикально врытый столб, вероятно, выполняющий функции маркера (гномона?) и идола одновременно, был помещен на наиболее возвышенной северной части культового места. Точно к югу от него располагалось основное кострище (рисунок 6). На этой же линии север-юг к югу от кострища находилось скопление кусков охры, вокруг которого отмечены три крупных пятна из насыпного желтого песка (напомним, что южная сторона в мировоззренческих представлениях многих древних народов, в том числе урало-сибирских, рассматривалась как жертвенная (Потемкина, 2004, с. 221–223, 240). 

Основная часть принесенных в жертву сосудов и предметов находилась между столбом и центральным кострищем и располагалась рядами по линии запад-восток. Очевидно, именно в этом направлении, перпендикулярном центральной осевой линии север-юг, выявляемой для культового места Сузгун 2, были устроены предполагаемые земляные возвышения (уступы ?), на которые помещались жертвоприношения. Не вызывает сомнения, что культовая площадка в период функционирования памятника была четко спланирована и все обряды совершались по определенной схеме. На это указывает также и распределение наиболее интересных с точки зрения символики находок на площади святилища. Например, скульптурное изображение головы животного из глины, предположительно лошади, располагалось по отношению к центру святилища (кострища) в направлении захода солнца в дни летнего солнцестояния (328°) для широты расположения памятника; пряслице – к востоку от кострища, в направлении восхода солнца в дни равноденствия (рисунок 5). 

Обращает на себя внимание сходство характера совершаемых обрядов на территориально близких святилищах Велижаны 2 и Сузгун 2, хотя они и относятся к различным эпохам, разделенным временем в 1000–1500 лет. И в том, и в другом случаях основным предметом жертвоприношения являлись сосуды с напитками и растительной пищей, которые ставились на деревянные помосты в ямах (Велижаны 2) или на земляные возвышения на поверхности (Сузгун 2). В обоих случаях кости животных не обнаружены. На святилище Сузгун 2 встречено несколько обожженных птичьих (?) косточек. 

Городище Чудская гора находится на левом берегу р. Иртыша в Знаменском районе Омской области (57,1° с. ш.). Памятник занимает останец материкового иртышского берега высотой 10–12 м. Он имеет форму вытянутого с юго-запада на северо-восток (230°–50°) треугольника длиной 400 м. Вокруг останца простирается широкая пойма с заливными лугами (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 5–16, рис. 2–5). 

Чудская гора – памятник многослойный. Наиболее ранние культурные наслоения относятся к эпохе бронзы и связаны с поселением сузгунской культуры (XII-VIII вв. до н. э), которое занимало центральную часть горы и было укреплено валами и рвами с юго-западной и северо-восточной сторон. Жилища располагались по кругу вдоль продольных склонов горы. Культовая часть памятника находилась в юго-западной, более узкой части горы, обращенной в сторону коренного берега и отделенной от него заболоченным логом. 

Сакральная часть памятника включала четыре постройки полуземляночного типа с каркасно-столбовыми конструкциями, обозначенные как жилища 1–4 (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 16–34, рис. 7–9). Три из них располагались вплотную друг к другу, возможно, имели общую кровлю; четвертая находилась на расстоянии трех метров к востоку и представляла собой литейную мастерскую. Площадь построек составляла, соответственно, 63, 108, 33 и 27 кв. м. 

От жилой части поселения сакральное пространство было отделено рвом с отвесными стенками шириной около 5 м, глубиной 0,3–0,6 м (первоначально это сооружение было обозначено как жилище 5). Со стороны лога к постройкам вплотную примыкали сильно оплывший вал высотой 0,5–0,7 м и ров с внешней стороны глубиной 0,6–0,7 м. 

Судя по характеру культурного слоя в шурфах на мысовой части останца за валом и рвом, сплошь состоящего из золы, углей, прокаленного грунта и сузгунской керамики, юго-западная оконечность горы также использовалась для совершения разного рода ритуальных действий. Исследованная раскопками площадь памятника составляет 640 кв. м, из которой культовая часть занимает 534 кв. м. 

Территория сакральной площадки была плотно застроена вдоль вала от северного до южного склона горы на площади 300 кв. м. Во внутрь построек с юго-восточной стороны, направленной к берегу реки, вели коридорообразные входы длиной 5 м, шириной 1–1,5 м. Вдоль северо-восточных стенок сплошной линией тянулись канавообразные углубления шириной 2-3 м, в пределах которых расчищены обугленные жерди и плахи, лежавшие в большинстве случаев поперек отмеченных углублений. Обугленные жерди и углистые полосы обнаружены и вдоль других стен построек (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 16–28, рис. 7). 

На месте скопления остатков деревянных конструкций находилась также значительная часть ямок, оставленных столбиками или кольями толщиной 8–15 см, вкопанных на глубину 6–12 см. Только небольшое число ям принадлежало здесь толстым (20–25 см) и глубоко врытым столбам (30–35 см). Положение жердей, плах и столбовых ямок в пределах канавообразных углублений свидетельствует о существовании вдоль северо-восточных стен специальных деревянных настилов. Некоторая часть сохранившихся деревянных конструкций представляла собой остатки рухнувшей в результате пожара кровли. 

На полу каждой из построек выявлено по несколько очагов (3–6), ям (2–5), кучек золы с мелкими кальцинированными косточками, сосредоточенных преимущественно в восточной половине сооружений вдоль предполагаемых настилов. Очаги представляют собой следы кострищ, глиняных вымосток с обмазкой, некоторые сложены из крупных слабообожженных глиняных кирпичиков. 

В очагах, ямах и вокруг них, а также в канавообразных углублениях вдоль северо-восточных стен сосредоточены скопления целых сосудов и их развалов (по 3–7 экз.), костей животных, чешуи и костей рыбы. В скоплениях встречаются также находки отдельных предметов. 

Всего в пределах культовых построек 1–3 обнаружено более 120 целых и раздавленных сосудов и 17 тысяч фрагментов керамики, которые встречались как на дне котлованов, так и в толще земляной массы, заполнявшей углубленную часть жилищ. Только в котловане постройки 1 обнаружено 23 крупных целых сосуда, развалы и обломки еще 417 крупных горшков, а также 44 миниатюрных сосудика, представленных целыми и разбитыми экземплярами. В общей сложности – это около 500 сосудов на площади 60 кв. м. В постройке 2 найдено 17 крупных и 11 миниатюрных сосудов, а также фрагменты более 300 горшков; в постройке 3 – 12 целых горшков и фрагменты еще 89 сосудов. Подавляющая часть сосудов богато орнаментирована по всей внешней поверхности, во многих случаях включая и дно. 

Многие сосуды (16 экз.) находились в положении вверх дном. Они найдены как в скоплениях с другими горшками, так и расположенными поодиночке. Во всех случаях донышки перевернутых вверх дном сосудов орнаментированы. В их орнаментации преобладает солярная символика (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, рис. 15, 2; 25; 30; 32). 

В пределах котлованов построек 1–4, в основном в скоплениях керамики и костей животных, обнаружено 25 разновидностей других находок (более 100 единиц). Среди них: из бронзы – антропоморфная фигурка, зеркало-бляха, однолезвийный нож и обломок ножа, наконечник стрелы; из кости – вкладыши для лука, наконечники стрел, проколки; из глины – обломки литейных форм, тигли, льячки, стержни (в основном из жилища 4), пряслица, кружочки из стенок сосудов, грузила, шарики; из камня – оселок, терочник, песты, гальки с зашлифованной поверхностью (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 40–51, рис. 16; 17; 26; 27; 34). 

Исключительный интерес представляет бронзовая фигурка – первая находка антропоморфного литья в андроноидных комплексах (рисунок 7, 1). Прямые аналогии данному изделию нам не известны, но довольно близкие по манере исполнения скульптуры человека из дерева и бронзы найдены в ряде древних культовых мест Урала и Западной Сибири (Горбуновский торфяник, Гляденовское костище и др.). Данные типы культовой скульптуры характерны и для обь-иртышского угорского населения, особенно южных групп хантов и манси, а также нганасан, селькупов, кетов (рис. 7, 2–5; 8, 1–3). 

В постройках культового назначения обнаружен обширный фаунистический материал, среди которого преобладают черепа, их фрагменты и кости конечностей животных. Всего в сузгунском слое памятника собрано 326 единиц костей от 83 особей разных животных (определение В. П. Данильченко). Половина из них как по числу костей, так и числу особей, принадлежит лошади (159 костей от 34 особей, что, соответственно, составляет 49 % и 41 % от общего числа). Крупный рогатый скот занимает второе место – 82 единицы костей от 23 особей (25 % и 28 %). Далее следуют собака (41/10 или 12,6 % и 12 %), лось (20/8 или 25 % и 28 %), косуля (18/6 или 6 % и 7 %). Имеются кости выдры и куницы (по одной особи). 

Почти все кости обнаружены в скоплениях на полу построек, преимущественно в канавообразных углублениях вдоль северо-восточных стенок, а также у очагов или в верхних заполнениях ям. В скоплениях вместе с костями животных найдены целые и раздавленные сосуды (некоторые в положении вверх дном) и многие другие предметы (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 19, 23, 24, 86–88). 

Особенностью остеологической коллекции Чудской горы является многочисленность костей собаки. Отсутствие традиции употребления мяса этого животного, а также многочисленные примеры использования собак в ритуале жертвоприношений населением Западной Сибири и, более того, существование почтительного, уважительного отношения к собаке у сибирских аборигенов (Мошинская, Лукина, 1982; Косарев, 1991, с. 143–146; Михайлов, 1992) позволяют связывать достаточно необычный состав фауны на Чудской горе с культовой стороной жизни ее населения, в частности, с практикой жертвоприношений. 

В сузгунском слое городища, в основном в местах скоплений костей животных и сосудов, присутствуют также находки человеческих останков (5 случаев). Их особенностью является неполный состав костей скелета и особый характер нахождения, никак не связанный с существовавшей у населения бронзового века практикой захоронений. Больше оснований предполагать связь обнаруженных отдельных костей человека с существовавшим в древности обрядом человеческих жертвоприношений. 

Способ организации сакрального пространства и формы проявления ритуальной деятельности на Чудской горе имеют свои особенности. Культовые постройки 1–3 составляют обособленный на специально отведенном месте, определенным образом оформленный, сакральный комплекс, где совершались разного рода церемонии. Одновременно культовые сооружения являлись неотъемлемой частью сузгунского укрепленного поселка. Приуроченность к священному месту, огражденному рвом и валом, бронзолитейной мастерской (постройка № 4) не противоречит характеру его функционирования. Общеизвестно, что связь металлург – кузнец – культ имеет такое же всеобщее значение и распространение, как культ огня (Косарев, 1991, с. 190). 

В пользу культового назначения раскопанных на мысовой части горы объектов свидетельствуют многие факты (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 79–90). Прежде всего это обилие керамики и особенности ее залегания в котлованах построек (высокая концентрация на ограниченной площади и характер сопутствующих остатков: угли, зола, прокалы, состав костных остатков). Эти признаки можно рассматривать как результат общественных ритуальных действий, связанных с принесением жертв и потреблением жертвенной пищи. 

Имеет значение присутствие сосудов, поставленных вверх дном, что является одним из характерных признаков культовых памятников Урала и Западной Сибири – Велижаны 2, Сопка 2 (Молодин, 1990, с. 128), Гляденовское костище (Новокрещенных, 1914, с. 50, 51). Перевернутые вверх дном сосуды повсеместно встречаются также в жертвенных комплексах могильников разных эпох, начиная с энеолита. Предполагается, что данный обряд – свидетельство тризны (Членова, 1994, с. 34, 35).

В керамической коллекции Чудской горы особую группу образуют миниатюрные сосуды. Всего их найдено 61 экз., среди которых почти половина целых. Они представлены разнообразными формами и орнаментированы в характерной для сузгунской культуры манере. Как известно, маленькие сосудики встречаются на всех видах археологических памятников и в разные исторические периоды. Но особенно много миниатюрных сосудов обнаружено на знаменитом Гляденовском костище (Новокрещенных, 1914), которое интерпретируется исследователями как место жертвоприношений, а сосуды малых форм рассматриваются как ритуальные. Возможным подтверждением использования миниатюрных сосудов в обрядах жертвоприношений является свидетельство П. С. Палласа, который писал, что в Сибири «из этих малых чашечек кровь выпивали» (Паллас, 1786, с. 83). 

Показательно также, что на стенках сосудов из культовых построек Чудской горы практически отсутствует нагар, что не предполагает их использования для приготовления пищи, т. е. в повседневной жизни. С этим обстоятельством согласуется и малочисленность, по сравнению с керамикой, орудий труда и предметов быта. 

Соответствует особенностям памятника и находка бронзовой антропоморфной фигурки, обнаруженной в постройке 1, которая имеет сходство с религиозной скульптурой населения Обь-Иртышья от эпохи раннего средневековья до этнографической современности. 

И еще одна интересная деталь: около коридорообразного входа в постройку 2, у южного края склона горы, на ограниченном участке площадью 1 кв. м зафиксировано необычное скопление из 36 ямок от жердей и кольев. Рядом с ними обнаружено три скопления костей животных и два очага. Основываясь на этнографических параллелях (Гемуев, Сагалаев, 1986, с. 94, 95), реально предположить, что на этих жердях и кольях могли развешиваться шкуры жертвенных животных. 

В жертвоприношениях животных на Чудской горе, как это следует из остеологических материалов, предпочтение отдавалось лошади, крупному рогатому скоту и собаке. Особый статус лошади, как жертвенного животного, оформился в Притоболье еще в энеолите (Савин) и получил свое дальнейшее развитие в последующие эпохи. Культ коня был широко распространен у аборигенного населения Тоболо-Иртышья до сравнительно недавнего времени, о чем будет сказано ниже. Что касается использования собаки в ритуале жертвоприношений, то это – особенность верований древнего населения Западной Сибири, также сохранившаяся до этнографической современности. Во время совершения обрядовых действий значительная часть костных остатков сжигалась. На это указывают большие и малые кучи золы, обнаруженные как в помещениях, так и за их пределами, содержащие множество пережженных или обугленных костей. Связь зольников с культом огня, очага носит на культовых местах универсальный характер и не требует специальных доказательств. 

Все приведенные выше археологически фиксируемые проявления культово-обрядовых действий сузгунского населения на Чудской горе свидетельствуют, что святилище посещалось обитателями городища и людьми из прилегающей округи с той или иной периодичностью на протяжении длительного времени. Это подтверждается также присутствием в керамическом материале построек 1–4 посуды как раннего, так и позднего облика. При посещении сакрального места люди приносили с собой глиняную, специально изготовленную посуду, которую использовали затем в ритуалах. Всякий раз посуду оставляли на территории культового места в специальных постройках в определенных местах. Наиболее почитаемым местом было пространство вдоль восточных стен, где были устроены помосты, на которые клались жертвенные дары и рядом с которыми находилась основная часть очагов для разведения жертвенного огня (Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, рис. 7). Именно около северо-восточных стен котлованов была сосредоточена основная часть находок, в том числе целых сосудов. При этом помещения практически совсем не очищались, либо делалось это крайне редко. 

Культовый комплекс Чудской горы можно классифицировать как жертвенное место, функционировавшее на протяжении длительного времени и имевшее большой территориальный охват. В данной ситуации реально предположить, что на территории поселка проживали люди, отвечавшие за поддержание в порядке объектов сакрального комплекса, соблюдение календарных сроков обрядов, подготовку и проведение общественных ритуалов жертвоприношений и иных обрядовых действий. Высокий статус святилища обусловливал высокое положение этих служителей культа в обществе. Формирование основ западносибирского шаманизма предполагается в эпоху развитой бронзы (Косарев, 1991, с. 192). 

Основные структурообразующие признаки древних святилищ

Каждое из описанных выше святилищ имеет свои неповторимые особенности. Одновременно во всех этих памятниках присутствуют общие признаки, характерные для культовых мест, фиксируемые археологически и, что особенно важно, встречающиеся в совокупности и тем самым свидетельствующие о сакральной нагрузке памятника (Потемкина, 2000, с. 170–178; 2004, с. 246, 247). К числу основных из них относятся:

а) явная приуроченность к возвышенным участкам рельефа, господствующим над окружающей местностью и расположенным близко к воде; 

б) защищенность (очерченность) территории естественным путем (высокие мысы, останцы, холмы), дополненная возведением искусственных сооружений (рвов, валов, каменных оградок и т. п.); 

в) планомерное строительство, предварительно размеченное на местности; 

г) расположение мест совершения жертвоприношений на сакральной площадке с учетом ориентации в направлениях восходов и заходов основных светил в дни солнцестояний и равноденствий, с преобладающей ролью солнечных ориентиров; 

д) высокая степень насыщенности культурного слоя керамикой, остеологическими остатками и другими находками; концентрация материала на ограниченных участках (скоплениями, кучами); 

е) многочисленность целых и раздавленных сосудов, в том числе стоящих в положении вверх дном; 

ж) большое количество миниатюрных сосудов; 

з) сравнительно большой процент сосудов с нарядным геометрическим орнаментом, среди которого имеются солярные и другие космологические символы; 

и) многочисленные следы частого и длительного использования огня – очаги, прокалы, зольники, кальцинированные кости; 

к) преобладание в составе остеологического материала костей особо почитаемых животных (лошади, лося, собаки, крупного и мелкого рогатого скота), во многих случаях представленных черепами и костями конечностей; 

л) относительная малочисленность орудий и предметов быта; 

м) находки предметов культового назначения; 

н) наличие человеческих останков в культурном слое (черепов, нестандартных захоронений, отдельных костей); 

о) присутствие оппозиции цветовой символики в различных проявлениях (охра, мел, белая и желтая глина, уголь и т. п.); 

п) характер функционирования в качестве центров с культово-социальным и календарным назначением.